Муртазали Рабаданов: «И физик должен быть гуманитарием»

По численности студентов Дагестанский государственный университет – первый на Северном Кавказе. Если не считать университета федерального, но тот создан недавно, объединив три немаленьких вуза, и рассчитан на молодёжь всего округа. А ДГУ ориентирован на внутриреспубликанскую аудиторию.

- Мы оказались в ассиметричной ситуации по сравнению с другими ведущими вузами России, хотя в образовательном пространстве мы играем по одним правилам и в одни игры, - говорит ректор университета Муртазали Рабаданов. - На самом деле это большая проблема. Какая бы хорошая подготовка у нас ни была по какому-либо направлению, к нам абитуриенты из других регионов не едут в силу вполне понятных общественно-политических причин. К сожалению, несмотря на то, что в республике в последние годы не происходит резонансных террористических актов, да и зарегистрированная преступность втрое ниже, чем в среднем по России, центральные средства массовой информации продолжают транслировать о Дагестане только негативную информацию. Поэтому получается так, что мы вынуждены ориентироваться на выпускников дагестанских школ, и наши абитуриенты – это на 98 процентов ребята из Дагестана. А из других регионов нашей страны к нам, к сожалению, не приезжают. Для сравнения, в Воронежском государственном университете около 30 процентов абитуриентов из других регионов. Так что, какой бы сильный ни был у нас, например, факультет востоковедения, учиться на нем не приедут абитуриенты из других регионов, это очевидно. А я бы хотел, чтобы и у нас их было 20-25 процентов, и это была бы реальная конкуренция. А так получается, что выпускники дагестанских школ выезжают в другие регионы и конкурируют там с выпускниками этих субъектов. В этом смысле практически по всем направлениям, которые у нас преподаются, конкуренции относительно абитуриентов внутри республики у нас нет – нам приходится конкурировать уже с ведущими вузами страны.

Во многом, поэтому последние несколько лет университет ставил перед собой стратегическую задачу -  становления в качестве современного регионального исследовательского университета,  интегрированного в инновационные отрасли  экономики и социальной сферы. При этом сохраняя нацеленность на развитие внутрикорпоративной культуры с учетом национальных особенностей Республики Дагестан, на базе социально-культурных ценностей и традиций, сформировавшихся трудом предыдущих поколений. 

 

В 2016 году национальным центром профессионально-общественной аккредитации (National Centre forPublic Accreditation) 26 образовательным программам университета, успешно прошедшим международную профессионально-общественную аккредитацию в соответствии с европейскими стандартами для гарантии качества образования ESG-ENQA, требованиями профессиональных стандартов и рынка труда, присвоен знака отличия «EXCELLENT QUALITY». Эти же образовательные программы ДГУ вошли в число лучших образовательных программ инновационной России. 

 

- В числе главных достижений университета можно отметить то, что нам удалось сделать его привлекательным для наиболее одаренной молодежи, - продолжает Муртазали Рабаданов, -  к нам поступают самые подготовленные выпускники школ республики, наши выпускники являются самыми конкурентоспособными в регионе. Мы готовим специалистов  по семи из девяти существующих областей образования – нет подготовки только по медицине и по военному делу. В области физико-математического образования  и естественно-научным направлениям  93 процента дагестанских студентов наши, в сфере гуманитарных наук мы готовим 89 процентов специалистов. Университет является единственным вузом в регионе, который имеет факультет культуры и готовит актеров для национальных театров республики. Большинство журналистов печатных и электронных СМИ, включая издания на национальных языках, являются выпускниками отделения журналистики.

 

- Муртазали Хулатаевич, но знания закладываются в школе. А говорят, что Единый госэкзамен привёл к подмене настоящего образования зубрёжкой. Есть ли какие-то подвижки к лучшему?

- Да. Могу сказать, что наши ежегодные тестирования первокурсников в сентябре показывают, что в последние два года мы получаем более подготовленных студентов, и министерство образования республики тоже говорит, что ЕГЭ стали проводить объективнее. Но у нас была проблема гораздо худшая, чем просто объективность экзамена, – это экстернат.

Масштаб его был недопустимо большим: дети переходили в десятый класс, за год «изучали» программу двух лет, потом для них «рисовались» результаты экзамена, и с этими результатами приходили к нам учиться.

 

Представьте, человек ни в 10-м, ни в 11-м классе не учился, у него нет соответствующего багажа, и вот он поступает, например, на экономический факультет, там ему говорят о высшей математике, а он не знает, что такое интеграл, что такое производная.

 

Приходили ребята 15-16 лет, которые хотят бегать и играть в футбол, а не вникать в лекции, которые им читают.

 

А мы обязаны были принимать их, потому что у них были высокие баллы. Так происходило три-четыре года. Я  говорил главе республики Рамазану Абдулатипову еще до того, как в 2013 году ужесточили условия проведения ЕГЭ: запретите экстернат.

 

Сейчас эта проблема определенным образом решена, и это, может быть, немного, но подняло уровень подготовки абитуриентов, которых мы получаем.

 

- Вы признаете справедливость тех критиков ЕГЭ, которые говорят, что эта форма экзамена ухудшает качество школьного образования?

 

- Вообще, ЕГЭ – это форма контроля знаний, но, к сожалению, его введение привело к ряду негативных последствий. Прежде всего, произошла фрагментация образования.

 

Например, десятиклассник решил, что он пойдет на физический факультет, и в последние два года в школе он учит физику, математику и русский язык, а больше ему как бы ничего не нужно.

 

Но мы же понимаем, что если он не знает историю, литературу, то он не получает полноценного среднего образования.

 

Ученики не мотивированы на получение знаний по всем предметам. Когда я оканчивал школу, я знал, что должен написать сочинение по русской литературе, и вступительным экзаменом литература была обязательна на все специальности.

 

А сейчас, если мы пойдем к естественникам – физикам, химикам, биологам – и начнем у них спрашивать элементарные вещи, кто написал «Отцы и дети», например, многие могут не ответить.

 

- Как скоро эта проблема проявляется в университете?

 

- Приведу совсем небольшой пример. Если первокурсник на первой сессии три раза подряд получает двойку по какому-то предмету, он подлежит отчислению. Но обычно мы разрешаем четвертую пересдачу, идем навстречу.

 

Я во время последних пересдач специально пошел на факультет информатики, где у нас большие проблемы. Средний балл по ЕГЭ по информатике у нас по республике 24, а пороговое значение, когда мы можем вообще принять документы у абитуриента, – 40 баллов. Для понимания: в этом году где-то 800 выпускников в Дагестане записались на ЕГЭ по информатике, и всего 174 человека получили проходные баллы.

 

Так вот, передо мной сидит первокурсник этого факультета, который три профильных экзамена сдал на «4» и «5», а историю России три раза подряд не может сдать, потому что он просто не учил историю в школе.

 

Я у него начинаю спрашивать элементарные вещи: когда началась Великая Отечественная война? когда началась Вторая мировая война? Путает даты, не может назвать военачальников. Чапаев, оказывается, герой Великой Отечественной. Ну, и с литературой тоже проблема.

 

- То есть, получается, нет преемственности между программами школы и вуза?

- Я не думаю, что сейчас есть нестыковка между программами вузов и средней школы. Другое дело, что фрагментация создает вузам проблемы, и особенно это видят именно естественники.

 

- Тут глубже, наверное, проблема: ЕГЭ способствует тому, что дети перестают читать книги.

 

- Не согласен. Как это связано с ЕГЭ? Меньше читают уже в четвертом-пятом классе, ЕГЭ тут ни при чём. Просто альтернативой чтению стал другой громадный источник информации – интернет, в этом главная причина.

 

- И вот теперь практически все выпускники школ полагают, что они должны и способны получить высшее образование. Тем более, что на рынке образовательных услуг полная палитра предложений, были бы деньги. Как вы к этому относитесь?

 

- К сожалению, в девяностые годы в системе высшего образования, особенно в Дагестане, появилась много филиалов совершенно разных вузов из других регионов, но рост доступности образования всегда приводит к падению его качества, это и произошло у нас. В Дагестане один федеральный вуз приходится на 600 тысяч населения, а это почти в два раза больше, чем среднем по стране. Думаю, эти цифры говорят сами за себя.

 

- Как вы считаете, насколько далеко сейчас зашел процесс превращения высшего образования фактически во всеобщее? И можно ли ожидать здесь обратного движения?

 

- Стереотип такой есть, хотя есть и обратная волна: зачем это образование нужно, если работы нет? Рано или поздно равновесие наступит, и я думаю, что укрупнение и объединение вузов – это дорога в правильном направлении.

Когда нашему университету в 1957 году присвоили статус университета – а до этого он был педагогическим институтом, – всего в СССР было 50 университетов, а на момент распада Союза – около 60. Была определенным образом выстроенная структура. Потом все сразу стали университетами, и это привело к падению престижа университетского образования.

 

В СССР высшее образование получали 30-35 процентов выпускников школ, но была и развитая система среднего профессионального образования, это очень важная часть подготовки кадрового потенциала.

 

Политика Минобрнауки РФ, которая проводится в последнее время, как раз и приведет как бы к возвращению ситуации в прежнее русло, но уже на новом этапе. Когда вузы и те заведения, которые называют себя вузами, могут собрать под себя абсолютно всех выпускников школ – это ненормальная ситуация, она ведет к падению качества образования.

 

- Но параллельно нужно ведь еще повышать престиж среднего специального образования. Кто, по вашему мнению, должен этим заниматься?

 

- Сейчас среднее профобразование отдано в регионы, и этим должны заниматься именно региональные органы власти. Отчасти это правильно, потому что регионы лучше знают, какие направления подготовки специалистов им нужны.

 

С другой стороны, у регионов был выбор – передать профобразование вузам, и в этом тоже был определенный резон.

 

Например, мы могли бы готовить специалистов среднего звена по информатике и хотя бы одну группу оттуда выводить на высший уровень.

 

- Обучение, особенно университетское, не должно быть оторвано от жизни. Вы согласны?

 

- Если мы говорим о встраивании учебного процесса в экономику – это один аспект, а если говорить об общественно-политической жизни – это другое. 

Несколько лет назад мы выиграли проект по развитию инновационной инфраструктуры в российских вузах, причем это вообще был первый большой проект, который мы получили, а затем выиграли программу стратегического развития.

 

Благодаря этим двум проектам за четыре года мы закупили оборудования на 150 миллионов рублей, то есть фактически создали новую инфраструктуру, открыли ряд научно-образовательных центров (три из которых победили в федеральных конкурсах).

 

Кроме того, мы создали малые инновационные предприятия, вписав их в инновационную инфраструктуру региона.

 

- Например?

- По программе инновационного развития мы в 2012 году создали собственный аквакомплекс на базе кафедры ихтиологии, понимая, в каком непростом состоянии находится рыбное хозяйство в республике. Наши студенты, которые специализируются по ихтиологии, – а мы набираем 25 человек в одну академическую группу на дневное отделение, еще 15 на заочное отделение и 10 человек в магистратуре, – проводят исследования здесь.

 

У нас налажено тесное сотрудничество с Широкольским рыбным комбинатом в Кизлярском районе – там находится прудовое хозяйство, которое занимается осетровыми, у них есть маточное стадо.

 

Главная проблема, которую мы взялись решить, заключалась в том, что осетровые созревают только за 18-19 лет. Но с помощью научного подхода этот срок сокращается до 9 лет, а мы снизили его даже до 7 лет.

 

Студенты получили уникальную возможность проводить эксперименты, и уже практически подготовленными идут работать в эти хозяйства.

 

- В какой степени университет, по вашему мнению, должен быть дискуссионной площадкой для обсуждения процессов, которые происходят в регионе?Может ли он выступать генератором новых социальных проектов?

 

- Да, я считаю важным, чтобы университет выступал как площадка для обсуждения общественно-политических проблем, для выступлений экспертов. Например, на базе университета прошла конференция «Информационно-психологическое противодействие терроризму на Северном Кавказе».

 

Мы пытаемся организовывать подобные мероприятия по различным направлениям, чтобы на них могли выступить с разным мнением эксперты, ведь чем точнее мы можем проанализировать то или иное явление, тем меньше остается пространства для крайностей, для экстремизма.

 

- Насколько громко в экспертных высказываниях слышен голос именно университетской общественности? Если посмотреть на круг экспертов, которые регулярно высказываются в прессе, видно, что большая часть – это люди из Москвы, и зачастую далекие от науки.

 

- Смотря где. Если вы имеете в виду общественно-политическую деятельность, то наши профессора, доценты действительно не очень активно высказываются в прессе. Но тут нужно понимать специфику нашей сферы. Научный работник, человек, который занят образовательным процессом, – это человек с научным мышлением. Он не так устроен, как журналист.

 

Следует сказать, что приезжие специалисты часто высказывают удивление подготовленностью и простотой изложения животрепещущих тем современности дагестанскими экспертами, они мгновенно привлекают внимание аудитории.

 

Так что мы готовы обсуждать все злободневные темы, и часто именно на площадке ДГУ проходят животрепещущие, а может быть, и спорные обсуждения, но участие наших специалистов и ученых гарантирует собравшимся, что беседы пройдут на самом высоком уровне.

 

- Деятельность университета распространяется и за пределы Дагестана. Как это выглядит?

- Мы сотрудничаем с десятками университетов в Европе и Азии, с международными образовательными фондами, обычной практикой стали зарубежные стажировки, совместные научные проекты.

 

Еще в 1996 году была создана Ассоциация университетов прикаспийских государств, в которой мы активно участвуем, я два года был ее президентом. Мы установили очень хорошее взаимодействие с казахскими, иранскими, азербайджанскими вузами и, к примеру, провели экологический мониторинг прибрежной полосы российской части Каспийского моря, начиная с Дагестана, потом Калмыкия, Астрахань, дошли до Казахстана, вместе с казахскими университетами провели мониторинг их части побережья.

 

Далее мы договорились с иранской стороной, что на базе нашей передвижной лаборатории экологического мониторинга, созданной в рамках программы стратегического развития, иранский берег полностью будет исследован, а сейчас идут переговоры с азербайджанской стороной.

 

В результате получится, что весь берег Каспийского моря будет исследован – а это анализ воды, почвы и воздуха. Еще одна программа – это исследование островов Каспийского моря, которые дают очень интересные результаты.

 

Скажем, по популяции жуков, которые есть на острове Чечень, можно говорить о том, каков был прежний размер острова, когда он вообще стал островом и так далее. Мы уже исследовали два дагестанских острова, казахские острова тоже посмотрели, а сейчас будем договариваться об осмотре азербайджанских островов, мелких и больших.

 

- И в заключение вопрос, который невозможно не задать. Вы, учёный-физик, ректор университета вдруг оказываетесь во главе такого сложного города как Махачкала. Как вы решились и что из этого вынесли?

- Это был большой опыт и в политическом плане, и в хозяйственном, и в сфере работы с людьми. Это была иная для меня область деятельности, причем в сложной ситуации, о которой все прекрасно знают.

 

Передо мной стояли совершенно конкретные задачи, и я пошел туда, потому что так продиктовали сложившиеся отношения с главой республики, который и поставил мне эту задачу.

 

В любой другой ситуации я бы сказал: зачем мне это? Но бывают ситуации, когда надо принимать иные решения.

 

- Насколько подошёл Махачкале тот стиль руководства, который вы исповедуете?

 

- Об этом стоит спросить у махачкалинцев, но я считаю, что на тот момент применённый проектный подход к управлению был оптимален. Тот лимит времени, который у меня был, и те задачи, которые передо мной стояли – стабилизировать общественно-политическую ситуацию, подготовить город к зиме и так далее, – требовали именно такого подхода.

 

Если мы выстраиваем определенные процессы в сфере транспорта, ЖКХ и прочих направлениях, и все мои поручения выполняются полностью, мне неважно, к какому клану или этнической группе исполнители принадлежат. Кстати, этот же подход я использовал и в ДГУ, потому что пришел в университет как бы со стороны. Ведь после работы в Москве сразу пришлось столкнуться с вопросом: что делать со старой командой? Именно элементы проектного подхода позволили тогда мягко перейти к новой структуре, к созданию несколько иной университетской среды.

 

То же самое было в мэрии – для меня там были совершенно новые люди. И непредсказуемая зима впереди. В такой ситуации, когда неизвестны достоинства и недостатки членов команды, переходить к проектному стилю управления преждевременно. А когда в процессе работы в команде вырисовываются лидеры, то можно и нужно переходить к проектному управлению.

 

Но до этого дело не дошло, зима закончилась, тревоги исчезли, город плавно прошел переходный период, ситуация была стабильная, и я спокойно вернулся на свою работу.

 

Я считаю, что с поручениями главы республики справился и благодарен ему за высокую оценку моей работы на той позиции. Но впереди новые планы и научно-образовательные задачи, и наша цель – занять самое достойное место в образовательном пространстве России. Муртазали Рабаданов: «И физик должен быть гуманитарием»

Новости на Блoкнoт-Ставрополь

Столкнулся с бедой, а власти не помогают? Заснял что-то необычное? Есть чем поделиться? Или хочешь разместить рекламу на наших площадках?

ПРИСЛАТЬ НОВОСТЬ