Ставрополь Пятница, 29 марта
Общество, 24.11.2015 15:35

Сергей Женовач — «Мы сами не знаем, что в себе несём»

Сергей Женовач — «Мы сами не знаем, что в себе несём»
Сергей Васильевич Женовач родился 15 мая 1957 года в Краснодаре. 

В 1979 году закончил режиссерский факультет Краснодарского института культуры и возглавил Краснодарский молодежный любительский театр, в котором поставил спектакли по произведениям Ф.Достоевского и М.Булгакова: «По поводу мокрого снега», «Сын красавицы Пилы», «Записки одного лица».

В 1983 году поступил на режиссерский факультет ГИТИСа (курс П.Фоменко), по окончании которого прошел ассистентуру - стажировку и начал педагогическую деятельность на кафедре режиссуры. За время преподавания поставил ряд спектаклей, привлёкших внимание публики и заслуживших восторженные отзывы критики.

С 1988 года - режиссер в театре-студии «Человек». С 1991года - режиссер Театра на Малой Бронной (с 1996 года – главный режиссер). С артистами московского театра «Мастерская Петра Фоменко» поставил спектакль по пьесе И. Тургенева «Месяц в деревне», а также ряд спектаклей в Малом театре, в МХТ им. А.П.Чехова. В 1994-1997 годах в Норвегии ставил спектакли по пьесам А.Чехова, Г.Ибсена и У.Шекспира.

С 2001 года по сегодняшний день является художественным руководителем мастерской совместного обучения режиссеров и актеров на кафедре режиссуры Российского университета театрального искусства ГИТИС, а с 2004 года - заведующим этой кафедрой. 

Весной 2005 года вместе со своими студентами - выпускниками ГИТИСа провёл фестиваль дипломных работ курса «Шесть спектаклей в ожидании театра» и объявил о создании театра «Студия театрального искусства», с тех пор являясь его бессменным художественным руководителем. За девять лет существования этот уникальный авторский театр стал обладателем семи национальных театральных премий «Золотая маска» и шестнадцать раз на неё номинирован.

Лауреат Государственной премии и премии Правительства РФ, Заслуженный деятель искусств РФ, профессор, художественный руководитель фестиваля "Сезон Станиславского". 

Четырежды лауреат национальной театральной премии «Золотая Маска», премий СТД России «Итоги сезона» (дважды), им.Станиславского (дважды), «Гвоздь сезона» (дважды),  «Хрустальная Турандот» , премии мэрии Москвы в области литературы и искусства.

Мы сами не знаем, что в себе несём


Будучи провинциальным кубанским студентом, он мечтал поучиться у Анатолия Эфроса. Кто бы тогда сказал ему, что он станет не учеником, но преемником великого режиссёра в Театре на Малой Бронной. Что специально под него, Серёжу Женовача, будет выстроен уникальный авторский театр в перекроенном корпусе фабрики Алексеевых, где Константин Сергеевич Алексеев, известный миру как великий Станиславский, давал первые спектакли для фабричных рабочих. Что «Дикая утка» норвежского драматурга Генрика Ибсена, поставленная им в норвежском театре, поразит и приведёт в восторг опять же норвежскую публику и зажжёт не одну актёрскую звезду.

Впрочем, всё начинается с детства – говорит Сергей Женовач.

- Сергей Васильевич, хотелось бы как с режиссёром мирового уровня, о России и не говорю, порассуждать с вами о провинции. Как-то у нас вышло, что есть Москва и есть Россия. Первая ко второй относится с лёгким презрением, как к эдакой недотёпе, иногда обзывая быдломассой и прочими креативными терминами. А вторая отвечает зачастую неприязнью, шибко умных москвичей не любит и не поддерживает. И уж точно, проблемы и заботы у них различные и друг другу непонятные. Вот вы кем себя считаете, столичным жителем или провинциалом?

 - Провинция – понятие размытое, это скорее состояние души. Если жить просто, каждодневно просыпаться на рассвете, выполнять физическую работу, заниматься детьми, то лучше в столицах и не жить.

Если говорить о Москве, то большинство людей, здесь работающих, приехали когда-то из разных мест, чтобы учиться или поработать, и остались. Перечисляя в памяти моих коллег, могу сказать, что практически все они в столице приезжие.  Мой учитель Пётр Наумович Фоменко - московский уроженец, но у него мама из Подмосковья, а отец из Новороссийска, в тамошнем порту работал. Кама Миронович Гинкас приехал из Литвы. Кто-то из Минска, Киева, из Сибири. Вот я преподаю в ГИТИСе, и вижу, как почти весь очередной выпуск, равно и предыдущие, норовит остаться в Москве. Не потому, что им город нравится, а потому, что театральная жизнь плещет здесь по-иному, она здесь кипит, другие скорости, другие ритмы.

Есть некоторые профессии, которые требуют особой среды, культурной среды. Я бы сам с удовольствием жил в тихом городе, но профессия моя этого не позволяет. Я не могу представить, как это вокруг три или четыре театральных критика, ты их знаешь, они тебя знают, и они каждый раз пишут о твоих спектаклях. Просто от тоски можно с ума сойти. Или вот люди, которые приходят на твои спектакли, шесть или семь рядов тебе хорошо знакомы, ты к ним вечерами чай ходишь пить. С одной стороны, это прелестно: милая, душевная обстановка, с другой стороны, ты не развиваешься, очень скоро самоповторяешься. Ещё и потому, что рядом нет достаточного числа тех, с кем соревнуешься, у кого учишься, а пригласить в провинцию серьёзного мастера в нынешние трудные времена накладно.

- Неужели за пределами двух-трёх городов театральная жизнь настолько убога и провинциальна?

- Такого я не говорил. Она просто другая. В юности в Краснодаре, откуда я родом, я ставил спектакли по Достоевскому, Булгакову, авторам в те поры если не запрещённым, то нежелательным, пессимистичным, как написал в местной газете один тогдашний критик. И я очень этим спектаклям радовался, тем более, что после них никто не спешил расходиться, разговаривали, спорили, создавался своеобразный клуб. 
 

Мой коллега Михаил Бычков, художественный руководитель Воронежского Камерного театра, говорил как-то: я всю жизнь прожил в провинции, и встречаю огромное количество людей, говорящих мне, что какой-то спектакль нашего театра стал для них событием, повлиял на мировоззрение, в этом и вижу цель своей работы. А жизнь в столицах он считает неустойчивой, суетливой, с интригами, расталкиванием друг друга локтями, ему в Воронеже комфортно. Я вот тоже, попадая в Краснодар, с некоторым удивлением узнаю, что те наши юношеские спектакли люди помнят, обсуждают, считают для себя чем-то важным. Но я с самого начала был амбициозным: уж если быть режиссёром, то уровня Станиславского, Мейерхольда. На меньшее был не согласен, потому и уехал в Москву. 

А вот, к примеру, большой писатель Виктор Лихоносов может реализоваться в любом месте. Он и состоялся на Кубани и её не покидает.

- Кстати, а что было до столичной карьеры, прошу прощения за это слово, но карьера творческая ведь состоялась?

- Я учился в Краснодарском институте культуры, и там преподавали интеллигентные, умные, образованные люди. Режиссуре учил Юрий Галушко, питерской школы мастер, Герман Давыдов тоже приехал из Питера, его уже, к сожалению, нет, абсолютное большинство могу вспомнить лишь добрыми словами. Но мечтал я всё равно учиться у Анатолия Эфроса, Петра Фоменко. Мне предлагали остаться преподавать, но я сказал, что пока сам мало что умею, чему я смогу научить? Профессией тогда я совершенно не владел. А ведь это знаете, как? Звучит в тебе мелодия, а ты не можешь её воспроизвести. Тыкаешься, фальшивишь, не получается. Так и в режиссуре. Знаешь, что надо сделать, а вот как этого добиться, не понимаешь.

Ещё в институте я поставил два спектакля. «Матушка Кураж и её дети», педагог у меня был Семён Савельевич Казимировский, приехавший из Белоруссии, потом мы узнали, что его на самом деле звали Соломон Соломонович, это когда он в Швецию перебрался. Он начинал постановку, но не довёл до конца, выпускать эту работу довелось мне. Второй спектакль назывался «Сорок первый», и его увидел профессор ГИТИСа Семён Аркадьевич Баркан. Тогда была такая лаборатория народных театров, разветвлённая система самодеятельного театрального творчества, которая, к сожалению, давно разрушена. Так вот, Семён Аркадьевич посмотрел спектакль и сказал, что мне надо заниматься профессией всерьёз: мол, хорошо плывёшь – и брассом, и на спине, и кролем, а вот куда плывёшь – неизвестно.
 
 

- И что помешало воспользоваться рекомендацией профессора немедленно? Ведь постановка спектаклей в любительском театре при доме культуры вряд ли даст профессиональный рост, тем более, что за это ещё и читаешь неприятные рецензии с обвинениями в некоторой несоветскости, что ли, политической близорукости?

- Что касается всяких обвинений, то меня они не очень-то и задевали. Времена были такими – поздняя брежневщина, всеобщее болото. Да и тогда уже было ясно, что если ты опережаешь время, разрушаешь стереотипы, тебя никто не будет поначалу понимать, где бы ты ни был, в Москве, Краснодаре или Урюпинске. Если ты делаешь что-то любопытное, интересное, то ты всегда должен идти поперёк.

А слово «любительский» – это очень хорошее слово. Оно означает, что ты занимаешься любимым делом. И повторю, что глубоко сожалею о разрушении системы любительских театров, в одном из которых, во Дворце культуры камвольно-суконного комбината в Краснодаре, я и понял, что сцена – это место, где я могу встретить людей одной со мной крови, это моё место.
 
 

А не уехал я сразу по причине прозаической. Нашли, скажем так, чеховскую хворь, но во времена Чехова это было опасно, ныне уже вполне преодолимо. Пока лечился, ставил спектакли в клубе «Строитель», а когда признали выздоровевшим, уехал в Москву, поступать в ГИТИС. 

Ещё в институте культуры, где я получал свое первое образование, мы играли в качестве дипломного спектакля гоголевских «Игроков». Я тогда был молодой, нахальный, мне казалось, что все неправильно, и все не так, спорил с педагогом. В юности легко опровергать, полагая, что запросто сделаешь лучше, а с годами приходит понимание, что сделанное тобой зачастую хуже сотворённого предшественниками, которых ты так критиковал.

И понятно, почему, поступая на режиссуру к Петру Наумовичу Фоменко, решил читать на экзамене финальный монолог Ихарева. Фоменко сказал, что главное — выдержать экзамен по актёрскому мастерству. А надо признаться, артист я был так себе. Сейчас вроде стал поприличней, благодаря своей труппе, актёрам и работе за границей, а тогда был очень застенчивым. Помню, вышел на середину аудитории, свет фонарей бил в лицо, начал читать и вдруг слышу дружный хохот всех экзаменаторов. Я почему-то успокоился, меня понесло, и дальнейшие экзамены стали формальностью.

Когда я в столицу приехал, то в первое время думал, что попал в нереальный мир, где живут люди из телевизора, пока не понял, что это мои учителя, мои коллеги, мои друзья.

- А далее? По закону жанра амбиции должны вести вперёд.


- А далее я решил ехать учиться к своему любимому режиссёру Ингмару Бергману, даже купил шведский словарь. И уже выписался из Москвы и собрался уезжать. Мы, скажем так, те, кто в России живет, очень боязливые. У нас есть свой предел откровенности. Есть зоны, опасные для разговоров, но без них невозможно заниматься человеком. Завидую, как Бергман легко об этом говорит. О непростых взаимоотношениях с родителями, о любви и ненависти к родителям. Он не боится говорить о своих отношениях с женщинами, даже о том, что считается неприличным. Не стыдится депрессий. Не стыдится какого-то поведения. В этом и величие этого человека. Он - один из моих любимых режиссёров. И я обязательно бы уехал, если бы Петр Наумович не позвал преподавать. Это предложение было достойной альтернативой Бергману. Набрали курс, который впоследствии стал театром «Мастерская Петра Фоменко». 
Нас всех так и называли «фоменками».

- Зато теперь актёров «Студии театрального искусства» зовут не иначе как «женовачами»… Кстати, как вы относитесь к уникальному успеху своего театра? Для какой публики вы играете?

- То, что ты делаешь, должно тебе нравиться, иначе незачем этим заниматься, но для того, чтобы дело твоё жило, оно должно нравиться другим. Когда ты сочиняешь спектакль, ты меньше всего думаешь о зрителе. Ты не хочешь ему понравиться, ты не хочешь его раздражить. Ты всё делаешь для себя и тех людей, кто вместе с тобой это творит. Потом, когда публика заполняет зал, ты можешь начать нервничать, как отнесутся к спектаклю, какие пойдут разговоры. Далеко не всегда мнения авторов и зрителей совпадают. Бывают спектакли, которые мне дороги и близки, а публике более нравятся другие. Театр должен воспитать своего зрителя, и я горжусь, что наш театр этого добился. К нам ходят люди, которые понимают, куда и зачем они идут. 

- Я так понимаю, что былая застенчивость канула в лету. Всё же за спиной не только самые престижные российские площадки, но и европейские. Вас же, если не ошибаюсь, за постановки Генрика Ибсена в Норвегии чуть ли не национальным героем этой страны сделали? А был ли случай, когда робость возвращалась?

- А куда без этого? Пригласили ставить в Малом театре «Горе от ума». Представляете?! В Малом! «Горе от ума»! Я пришёл, а передо мной сидит человек сорок: все народные артисты, все легенды отечественного театра и во главе Юрий Мефодьевич Соломин, который пригласил меня и надеется, что я совершу какой-то переворот. Огромный синий зал, где в окнах видна квадрига Большого театра, зелёное сукно, графины с водой, сидит вся эта компания, а я во главе стола. И что я буду им говорить про «Горе от ума», когда эти люди Грибоедова знают наизусть, и каждый из них играл это произведение в разных версиях? Но когда ты приступаешь к делу, погружаешься в пьесу, начинаешь делиться мыслями, впечатлениями и слышать ответную реакцию — начинается взаимообмен и возникает работа. Ты уже не думаешь, как ты выглядишь, какое впечатление производишь.

- Хочу вернуться к началу разговора. В последнее время слышу, читаю вроде бы интеллигентных, мыслящих людей, обвиняющих большинство нации в том, что те – «генетический мусор», никчемные рабы. Особенно это обострилось в связи с событиями вокруг Украины, всякими санкциями и реакцией на них. Ваше отношение к подобным высказываниям как выходца из рабочего посёлка на городской окраине, того самого «мусора»?

- Бред какой-то. Любой человек – это маленькая звёздочка, звено между тем, что было, и тем, что будет. Мы сами не знаем, что мы в себе несём. Талантливые люди рождаются всегда и везде. Генетика тут ни при чём. Другое дело, как этими талантами распорядиться. Этого мы не умеем, и зачастую талант либо гибнет, спивается от нереализованности, либо формирует интеллектуальные элиты на Западе, благо пути открыты.

А вообще, интеллигентность и даже образованность – это не количество прочитанных книжек. Я встречал много людей, занимавшихся физическим трудом, не книгочеев, но это были интеллигентные, культурные, я бы сказал, люди, хотя на первый взгляд это к культуре отношения не имеет. Они вежливы, и если говорят «здравствуйте», то действительно приветствуют и желают здоровья. Если говорят «до свидания», то действительно хотят с тобой встретиться вновь. И нередко в провинции без особого образования люди оказываются намного более носителями культуры, чем образованные выпускники университетов, живущие в больших городах и считающие себя культурной элитой. 


Люди, которые находятся у власти, должны понять, что культура – не блажь, а необходимость. Это не очевидно, но это так. Забвение культуры обязательно породит шквал проблем несколько позже, когда уже будет трудно связать одно с другим, но связь такая несомненна. И об этом должны знать те, кто обладает стратегическим мышлением, те, кто считает себя политиками. Не собираюсь ностальгировать по временам СССР, но тогда культура была частью идеологии, частью политики, а сейчас переведена в разряд досуга с соответствующим отношением. Так, когда у нас лучше были стратеги – в то время или сейчас?
 
Когда я учился в школе, национальных проблем для нас не существовало. Я вообще не понимал, кто из одноклассников адыгеец, армянин, украинец, русский. Я понимал культуру и миропонимание. Я и сейчас национального деления не понимаю. 

Место, где ты родился, жил, оно тебя и формирует. И все мы родом из детства. Нельзя отречься от родителей, от школы, от друзей детства, а тот, кто говорит обратное, лукавит. Это потом ты начинаешь себя менять, выбирать свой путь, выбирать друзей, выбирать врагов. А ругать свою родину, страну, где ты живёшь, я считаю, недостойно порядочного человека. Трудности есть везде, и смотреть на мир только сквозь них ужасно. Другое дело, что нельзя закрывать глаза на плохое, но и относиться к нему надо по-семейному: без вражды, без злорадства, а с желанием помочь. Время сейчас непростое, лживое, фальшивое, и много сейчас неправды и с той, и с другой стороны. Важно не потеряться в этой неправде.

- И напоследок: есть ли что-то из детства, что с вами и по сей день?

- Когда я волнуюсь перед спектаклем, мне нужно обязательно держать в руке гвоздь. Как мне рассказывали родители, первое слово, которое я произнес, было «гвоздь». У нас в доме стелили полы, а я маленький ползал и еще слово «мама» не говорил, а тут сказал «гвоздь» и взял его в руку. Я ничего такого в памяти не держал, а когда родители рассказали, вдруг вспомнил и этот пол, и эту комнату, и дырки в досках от гвоздей, и папу молодого, и маму, и посейчас помню, светлая им память

Новости на Блoкнoт-Ставрополь

Столкнулся с бедой, а власти не помогают? Заснял что-то необычное? Есть чем поделиться? Или хочешь разместить рекламу на наших площадках?

ПРИСЛАТЬ НОВОСТЬ

  Тема: Известные люди Юга  
Ставропольизвестные люди Юга
0
0